The Lone Ranger
Рецензия на фильм "Игрок"
Роберт Олтмен — очень нетипичная фигура для американского кино, в лучшем значении этого слова. Он — живое воплощение режиссёра, в открытую противостоявшего традициям снимать кино ради коммерческого успеха. Противостоявшего до такой степени, что авторский почерк его ранних работ сразу узнаётся, прежде всего, по беспощадной язвительности, доходящей до откровенно мизантропического и мрачного изображения действительности. Если смотреть его фильмы один за другим, то все они покажутся на первый взгляд очень разными, но всегда символизирующими обратную сторону медали. В каждом из них, начиная с громкого успеха едкой антивоенной сатиры «М. Э. Ш.», Олтмен всячески стремился с помощью камеры показать именно подлинную сторону вещей, неприкрашенное, порой грубо-реалистичное и даже унылое зрелище, которого едва ли хотелось зрителю, приходившему в кино. Но скучную «подлинность» неизменно выручало превосходное чувство юмора, рождавшегося из чёткого понимания режиссёром действия социальных механизмов и человеческой психологии. В данном случае — психологии родных американцев, выросших на фильмах с Хамфри Богартом, Фредом Астером и Джоном Уэйном. Список можно продолжать, но ключевое значение для публики всегда имела именно классика жанра. Вестерн, мюзикл, нуар, кино про гангстеров и, конечно, любовные драмы — вот вкратце и всё, что интересовало широкий контингент зрителей на протяжении 30-60-ых годов и что Роберт Олтмен умудрился извратить до неузнаваемости за какие-нибудь 10 лет. По мановению его руки хитрый герой-детектив превратился в праздно шатающегося бездельника, сменившего дорогой костюм, шляпу и сигару на мятый пиджак, всклокоченные волосы и незатухающий огарок во рту. Меткий стрелок в белой шляпе заделался трусливым сутенёром в старом котелке, не умеющим стрелять, а очарование некогда громких, дерзких ограблений потонуло в болоте повседневных отношений гангстеров и их далеко не симпатичных подружек. Сказать, что Олтмен — рассказчик, создававший новые мифы развеиванием старых, будет слишком громко. Но в том, что он видел потребность побороть классику и эстетику жанра демонстрацией жизни как таковой, со всей её абсурдной, дешёвой и лживой моралью, точно есть доля истины. Порой он, правда, бывал чересчур презрителен по отношению к зрителю и чересчур циничен в оценке своего персонажа, отчего его пародия становилась явно преувеличенной. Тем удивительнее, что юмор Олтмена всё-таки понимали, признавали и даже награждали главными призами всех крупных кинофестивалей.
Когда в определённый момент времени высмеивать стало как будто нечего, Олтмен решил взяться непосредственно за само «кино». И «Игрок» явился для него отличной возможностью высказать всё, что он думает о фабрике грёз, её конвейерном производстве и голливудских чиновниках. Собственно, его герой Гриффин Милл — как раз из последних. Дни напролёт он с важной и усталой физиономией отмахивается от нападок сотен сценаристов, каждый из которых хочет, чтобы именно его шедевр оказался на большом экране, а сам он — на курорте в кампании Джека Николсона. В обязанности же Гриффина входит злобно рявкать «нет» и одновременно определять имена двенадцати счастливчиков, чьи заявки в этом году будут приняты. Кажется, что двухметровый добряк Тим Роббинс просто создан для этой роли, потому что фантастически точно передаёт образ самоуверенного болвана, которого по замыслу режиссёра повсюду преследуют неприятности. Зловещая тень сценариста-анонима, автора открыток с угрозами, нависает над Гриффином так высоко, что в панике он подыскивает первого попавшегося драматурга и, недолго думая, придушивает его посреди ночи на автостоянке. Но злая ирония расставляет всё по своим местам: драматург оказывается невинно убиенным, а сам Гриффин остаётся в лапах по-прежнему здравствующего анонима и очнувшейся от шумихи полиции.
Но фильм Олтмена — вовсе не очередное «криминальное чтиво», не триллер и даже не любовная драма (хотя Гриффин и умудряется по уши влюбиться в подружку почившего драматурга). Всё это только рамки всё тех же обожаемых публикой жанров, которые здесь обретают уже статус «кино внутри кино». Являясь одним из тех, кто всё время с выгодой проталкивает в производство второсортную попкорновую муру, Гриффин Милл сам в одночасье становится персонажем одного из киножанров. И сюжетная линия его новой жизни так же банальна, как все детективные истории, но отнюдь не так увлекательна, будучи реальной. Забавно, как всё приятное и знакомое в насквозь киношном мире вдруг оборачивается для него кошмаром и обступает со всех сторон зловещим напоминанием о содеянном. С ним разговаривают заголовки старых хитов на стенах, где слово «убийство» повторяется чаще, чем хотелось бы, преследующий его аноним назначает встречи, подписываясь именами американских киногероев, а портрет Альфреда Хичкока заставляет вздрогнуть уже от одного вида маэстро. И «Игрок» действительно изобилует аллюзиями на фильмы Хичкока, где опасность всегда скрыта и пугающе необъяснима, а угроза зачастую исходит вовсе не от самых подозрительных личностей. Есть тут место и роковым страстям, и роковой красавице, отсылающих прямиком к нуарам 40-ых годов. Не остаётся не замеченной и попытка Олтмена отдать должное Орсону Уэллсу изящным восьмиминутным планом во вступлении. Вкупе все эти маленькие синефильские фокусы не на шутку усиливают напряжение и ощущение зловещего преследования. Но особенно заметно подливает масла в огонь избранный режиссёром «эффект подглядывания». Фильм как будто снят скрытой камерой, от которой невозможно спрятаться. Она бесшумно заглядывает в окна, подслушивает личные разговоры и иногда медленно наплывает, акцентируя внимание на чьём-то лице. Олтмен, как безликий соглядатай, всё время стоит за углом и потихоньку подталкивает и нас поближе, чтобы посмотреть. Так мы узнаём тайну Гриффина, но такое впечатление, что об убийстве сценариста в безлюдном квартале знают вообще все и только делают вид, что не в курсе, как бы отыгрывают свои роли, потворствуя наивной убеждённости Гриффина в своей безнаказанности. Он же будто позабыл свою роль и с безрассудным упорством идёт наперекор всему сценарию и здравому смыслу, пытаясь одновременно удержаться в своём кресле, крутить роман с подружкой убитого и делать равнодушный вид на допросах полиции. Вот только он постоянно предательски выдаёт себя, а они все улыбаются, смеются, и Хичкок продолжает подмигивать.
В «Игроке» Олтмен, как и прежде, затрагивает тему жизни. Жизни как она есть в реальности и жизни в кино — всегда фальшивой на угоду публике. Рассуждая о необходимости снимать фильмы без звёзд и хэппи эндов, режиссёр забавным образом намеренно противоречит собственным словам, строя картину ровно по этим канонам. Число снявшихся в «Игроке» звёзд столь колоссально, что появление половины из них на экране невозможно упомнить. Вот Джек Леммон сидит за пианино, мимо столика в тёмных очках прошёл Джон Кьюсак, на лестнице встретился Малкольм, а за ним и Энди МакДауэлл, на приёме промелькнуло кричащее платье Шер и улыбка любимчика Эллиотта Гулда. Кто-то здесь за бесплатно играет сам себя, а кто-то — приятелей Гриффина (уже, вероятно, за положенный гонорар). Всем этим голливудским звёздам доставляет странное наслаждение мысль засветиться на пару мгновений в этом откровенно антиголливудском фильме. Странное уже тем, что качество их игры напрочь перестаёт иметь значение на фоне их огромного количества. На это и делал ставку Олтмен, а сами они, похоже, так и не поняли своего дурацкого положения. В том же духе показателен и финал «Игрока», в котором главному «игроку» не уготовано никакого наказания за ужасное преступление. Напротив — ему всё сойдёт с рук, потому что ему позволят, ненавязчиво подыграют.
И тут в пору припомнить девиз студии, где работает Гриффин Милл: «Кино — больше, чем раньше». Его можно считать и слоганом самого фильма, очень доходчиво объясняющим, что все ящички с сюрпризами у Олтмена были на самом деле с двойным дном. Что кино сейчас ещё дальше от искусства, чем прежде, и максимум, чем можно удивить, — сделать фильм по сценарию из истории о работнике со сценариями. Таким способом режиссёр сумел от души поглумиться над всей голливудской системой и всеми её винтиками, а главное — над видимостью и продажностью идеи о том, что в американском кино история может не закончиться хэппи эндом. И при этом ничуть не изменил себе, потому что именно так и завершил свой фильм — счастливым и издевательски-очевидным «The End».
