Одержимая

by Rigosha

Рецензия на фильм "Ангел"

Широкоротая и плоскогрудая Анджела Деверелл с детства открыто отрицала свою принадлежность к низшему сословию. Существование в роли отпрыска владельцев бакалейной лавки, по мнению манерной девицы, всего лишь ошибка судьбы, и впереди непременно будут головокружительные взлёты и признание в высшем свете. Наперекор всему и вся девушка пишет свой первый роман и отсылает его в многочисленные британские издательства, безоговорочно уверенная в успехе своего начинания. Чудо заставляет себя ждать непростительно долго, но всё-таки решает случиться — книгу юной особы печатают и в мгновение ока беспардонная и нервная начинающая писательница из пребывающей в тени становится той, что сама отбрасывает тень на других.

История успеха потрясающей фантазёрки или взбалмошной посредственности, великого безумия или невероятного везения — судьбу главной героини «Ангела» сложно охарактеризовать однозначно, но фильм, на самом деле, этого и не требует. Франсуа Озон здесь полностью стирает границы между своим реальным замыслом и ловким притворством, путает зрителя и заводит в те самые дебри прогрессирующего эскапизма, в которые с головой погружена Анджела. Французский режиссёр с упоением наслаждается собственной едва уловимой иронией и местами заходит слишком далеко в стремлении к преувеличению жанровых причуд классических женских романов, чем затрудняет для зрителя возможность уловить хотя бы отголоски истинного замысла. Какое-то время кажется, что картину и вовсе придётся брать по номинальной стоимости — как гипертрофированную мелодраму, окутанную розовым туманом инфантильных девичьих мечтаний. Но подобная незрелость стиля довольно быстро проходит, открывая подлинную хитрость Озона — через монологи своей экзальтированной героини он даёт понять, что вся эта история всего лишь попытка бегства от реальности экранного полотна (которое само по себе — попытка бегства от реалий нашей действительности), и благодаря подобной сомнительной рекурсии иллюзия кино в кои-то веки используется на максимуме своих возможностей.

Гиперактивная диванная воображала превращается в звезду первой величины, но не теряет ни одно из тех качеств, что привели её к спеху. Импульсивная, эгоцентричная и раздражительная Анджела Деверелл движением своих нервных пальцев создаёт новые и новые романы, но на самом деле с непрошибаемым упорством творит собственное будущее. Как бы ни банально это звучало, но главным творением писательницы становится её жизнь, силой невероятного самовнушения обретающая столь желанные успех, славу и любовь. И не важно, что оглушительному успеху сопутствует жёсткая критика собратьев по литературному цеху, слава оказывается традиционно преходящей, а любовь (само)внушённой — буйная натура безумной сердцем и душой девушки будет страстно желать, получать и желать вновь, тем самым лишний раз подчёркивая, что реальности здесь не место. И поэтому Озон тщательным образом создаёт собственный мир, альфа и омега которого — его героиня, практически отрицающая феномен существования жизни, способной вертеться не только вокруг неё.

В каком-то смысле граничащее с ослиным упрямство Деверелл есть ничто иное, как персонификация бунта женского волеизъявления. Девушка внезапно решает дать отпор редактору, отказывается вносить правки в своё детище и тем самым восстаёт против диктата мужского мнения, создающего стандарты для читателей издательства. Взлетает по социальной лестнице наперекор устоявшейся наследственной преемственности благосостояния напыщенных честолюбцев. Дальновидно пытается поддерживать новое направление в живописи, крайне мрачное при поверхностном взгляде, но в то же время отражающее восприятие реалий нового времени. Однако по достоинству оценить эти детали не так просто, ведь на первый план французский режиссёр выводит само гротескное действо, раз за разом натыкающееся на известные штампы классических историй и грубо выворачивающее их наизнанку. Анджела бежит в роскошном платье по сияющему коридору вслед своей уходящей (и выдуманной) любви, чтобы самой сделать предложение и заключить новорождённый союз поцелуем под внезапно хлынувшим с ясного неба дождём. Или отказывается разместить в своём необъятном особняке госпиталь для раненных во время войны, тем самым довольно невежественно пытаясь подчёркнуть собственные пацифистские настроения, которые так же оказываются всего лишь игрой её воображения, мстящего за разлад с возлюбленным.

Но несмотря на подобную скрытую насмешку, местами Озон оказывается до неприличия серьёзен в выражении собственных взглядов на изменчивость социальных и культурных феноменов, неизбежно уступающих перед течением времени. Используя свою героиню в качестве своеобразного маркера, режиссёр демонстрирует изменение взглядов английского общества под влиянием потрясений Первой мировой. Ужасы войны изменили траекторию движения праздных интересов жаждущих зрелища обывателей, наконец-то сумевших отойти от навязанной романтизированности забронзовевшего викторианства и признавших неприглядность некоторых социальных реалий. Именно поэтому творчество Деверелл в одночасье становится никому не нужным, и пусть усатый издатель говорит о необходимости следования определённому стилю, пробегающая в заключительном диалоге фраза о возможности создания музея депрессивных полотен непризнанного при жизни художника говорит сама за себя.

Озон тщательно выстраивает иллюзию, чтобы в конце уничтожить её почти без остатка, практически стереть всё сомнительное в своей ценности наследие Деверелл. Ход довольно рискованный, но он прекрасно вписывается в этот странный мир грёз одной достаточно неформатной личности, основная заслуга в создании которой принадлежит Ромоле Гарай. Малоизвестная актриса одновременно прекрасна и ужасна в своей почти что карикатурной роли, её восторженное переигрывание строится на множестве тонких нюансов и тщательном режиссёрском выстраивании отдельных мизансцен. Порой совершенно дикие экзерсисы Деверелл оттеняются умышленной сдержанностью в образах других персонажей, а пышное аристократическое убранство заднего плана в определённые моменты жизни девушки сталкивает с нарочитой сдержанностью богемного стиля, несовместимого с зыбкой импульсивностью внутреннего мира героини. В конце концов, именно она здесь является главным двигателем всей озоновской машинерии гротеска, одержимой и невежественной богиней искусственного мира, построенного благодаря её дару воображения и бесконечной лжи. В том числе и самой себе.