...

by Loky_

Рецензия на фильм "И дождь смывает все следы"

Кинолента создана по мотивам «Метели» А. С. Пушкина, но сильно отдаляется от литературного первоисточника. «И дождь смывает все следы» — это вольный полет фантазии, оттолкнувшейся от прочитанных страниц, чтобы уже с помощью киноязыка поведать новую историю. Историю уже почти неузнаваемую, но в которой все же угадывается канва бессмертной классики.

Сохраняется специфика основы повествования — любовная драма, где линии судеб персонажей пересекаются, образуя роковой треугольник. Вершина его принадлежит девушке с сияющими как звезды глазами, а остальные два угла делят молодые люди, чьи сердца стали хранилищем ее образа. Два абсолютных антипода: студент со смеющимся взглядом, уроженец страстного юга, и безукоризненный в своей сдержанности, белокурый красавец-пилот. Идентична и двойственность сюжетной линии, она так же прерывиста — взмывает, достигая своего фортиссимо, и обрывается, чтобы начаться вновь с иной тональности.

Любовный мотив рефреном звучит в обоих произведениях. Но в отечественном оригинале он монофоничен, достаточно прямолинеен и представлен одиноким базисом динамики событий. В кинематографической же интерпретации действие разделяется еще и на параллельные цепочки, а любовь являет зрителю целый сонм своих ликов. Единство прекрасного светлого чувства раскалывается и множится в ряду образов как в лабиринте зеркал, среди которых встречаются и кривые. Любовь, распустившаяся нежным цветком, порождение майской юности, исполненное наивного самолюбования; любовь-вино, укутывающая приятным туманом забытья, заглушающая несмолкаемый голос совести, но обреченная на неизбежное похмельное освобождение от своих чар; любовь-забота, под чьим тонким покровом таится до болезненности мощный натиск эгоизма. Строгий монохроматизм чувственности преображается в экранизации в сияние целой палитры чувств и их градаций благодаря развитию фигур персонажей.

Эволюционировали образы второстепенных героев, их система становится разнообразнее, глубже, и преодолевает границы стаффажа, не несущего особой смысловой нагрузки. Если в «Метели» есть лишь контурно намеченные облики родственников и прислуги, выполнявших подспудную роль для хода событий, то «Дождь», по сути, является независимым коллажем, собравшим в себя отрывки историй разных людей. Одни из них детально раскрыты, другие ограничены лишь несколькими мазками, достаточными для создания фактурного образа. Студентки, подобно беспечным птахам, оживляющие мир своей легкостью движений и мыслей; старики, с тяжкой усталостью под бременем прожитых лет во взгляде; дети, строящие свои собственные сказочные миры, очаровательные в своей невинности; жертвенность и предательство, чистота и порок, бушующие страсти и умиротворенность — каждый кадр это фиксация колебаний эмоциональной амплитуды.

Если отвлечься от основной сюжетной магистрали и сделать пару шагов назад, то можно увидеть монументальное полотно, где запечатлено множество людских судеб. Фильм как галерея, продвижение по которой предвещает встречи с новыми лицами, где за каждым сокрыта своя вселенная. Режиссер сознательно избегает замкнутости действия в удушающей условности декораций, создавая эпичную панораму на заднем фоне, позади влюбленных. Она дискретна и создается неспешно, по частям, рваностью хронотопа, включающим серию флешбэков и флешфорвадов. Однако ее размах позволяет оценить замысел автора показать цветистый жизненный калейдоскоп и эклектичность действительности; это антология бытия, гармонично воссозданная на пленке из обрывков реальности.

Также значительным отличием является отношение режиссера к теме фатализма, являющейся основной в «Метели». Что и немудрено, ведь написана она «нашим всем» во время вынужденного заточения в болдинском поместье, когда бушевавшая эпидемия разлучила его с любимой. Но в фильме этот концепт теряет свое значение, трагичная роль стихии как олицетворения силы рока отступает на второй план, вперед же выходит экзистенциальная идея несправедливого хаотичного мира, в котором не значится предопределенность. Метель выступает как насмешка всесильной Фортуны над планами человека, дождь же скорее безмолвный свидетель перипетий, уступающий место личности как творцу своей же судьбы. В киновариации природная сила — символ бренности существования, зыбкости, непостоянства — «и это пройдет» отголоском слышится в названии фильма.

«Дождь» проникнут поистине немецкой сентиментальностью, да и в целом он более лиричен: в нем нет сатирических шпилек как в «Метели», которая, по одной из версий, и вовсе является пародийной обработкой реальной петербургской истории того времени, наделавшей немало шума в высшем свете. В «Дожде» нет места сарказму, есть лишь глубокое проникновение во внутренний мир героев, где окрыленная поэзия любви ломается под невыносимой тяжестью бытия. Следуя безжалостности принципов своей концепции режиссер оставляет финал открытым. Одним движением он обрезает пленку, лишая героиню даже надежды на катарсис — такова жизнь. И остается лишь омертвелая недвижимость девушки, в чьих глазах отражается вся боль человечества, — застывший кадр мрачного торжества экзистенциальной философии.